Составлено его внучкой Е.В.Андрейченко

Яков Корнеевич Андрейченко (1904-1968), родом из деревни Витебской области, закончил ленинградский медицинский институт, был военным врачом, оперировал раненых, спас многих людей, выполнял честно клятву Гиппократа, за что награждён многими медалями и орденами. Он всегда говорил, что для него все пациенты были равными - во время Сталинградской битвы оперировал и советских и немецких солдат. Перед ним никогда не стоял вопрос, кто лежит на его операционном столе. К сожалению, он не дожил до моего рождения, его сердце долго болело и не выдержало ужасы войны. Поэтому о нём очень мало знаю. У меня сохранились три письма к его семье. Эти письма хранил его сын Владимир Яковлевич Андрейченко, мой папа.

Мой отец с бабушкой, мамой, братом и сестрой зимой в конце 1942 или начале 1943 года из Ленинграда - точный год не могу вспомнить - эвакуировались через Ладогу в Алейск. Они либо опоздали на одну грузовую машину либо не хватило мест. Через некоторое время сели на другой грузовик. Потом узнали, что первый грузовик, на котором они должны были ехать, утонул в Ладогу во время бомбёжки, все сидевшие там погибли.

Через несколько месяцев к ним пришло письмо с фронта от Якова Андрейченко, датированное 26.2.1943:

„ […] Война оторвала меня от Вас на годы. Они ещё не кончились, а я ведь после Сталинграда [...] буду на фронте. И кто знает за каким твоим письмом последует наша встреча. Впереди ещё напряженная борьба. Скучно и Вам и мне без Вас. Как прижал б к груди Вас дорогие мои. Сейчас я нахожусь в пути. В ожидании отправки эшелона на одной из крупных ж.д. станций пишу вот это письмо.

Сталинградские события теперь, как сон. Вспоминаешь и не верится, как всё это было. Какие трудности и опасности пережили. Теперь это уже в прошлом. Вышли победителями. Подвели итоги сражений, учли недостатки. Учел и я в своей работе. Оценка её командованием – высокая. Это радует меня. В общем – служебные дела у меня в порядке. Личные сводятся к минимому.[….] Сердце сжималось от боли, когда приходилось на полях ожесточенных сражений в Сталинграде, выдают прячущихся по блиндажам землянкам не успевших эвакуироваться детей с родителями. Невольно тут же переносил эти события на Вас. Год блокады в Ленинграде – это тот же фронт, в некоторых отношениях ещё более мучительный[….] Как планы с покупкой коровы?Хватит ли средств [...] ли что. Идея же очень хорошая. Боюсь затрагивать другие материальные стороны жизни. Это ни больше, как лишний раз расстроит тебя. О них я представляю достаточно по тем [...], тут мне приходилось бывать. Обнимаю и крепко целую Вас всех.
Яша, 26.2.43.“

Второе письмо:

«Мои любимые, дорогие. 
Все твои письма последние – получил. [...]. Очень рад, что у Вас относительно всё в порядке. По настоящему времени – это даже хорошо.
 Мне только не нравится, Тамарочка, что ты осталась недовольной своей резиденцией. Чистая теплая комната, да ещё с электричеством – для меня было бы теперь раем. За два года войны я сменил «сотни квартир». Это были палаты и землянки, бомбежки, щели, кусты и большие лесы, подвалы и хаты и хорошие дома. А теперь вот живу в полуразрушенной хате без окон. Днём сидим при лампе, сделанной из гильзы. И все же – это хорошо. Подавляющее большинство в нашей части – живут хуже. Вчера всю ночь шёл проливной дождь. Непролазная грязь, много воды, холод, а просушиться и обогреться – негде или не представляется возможным по обстановке. Тамарочка, ты живёшь в хороших условиях /квартиры/. Не думай о лучшем, не ищи его где-то в каком-то большом городе. На время войны Вам нужен тёплый угол. Тесно – но что же поделаешь, Тамарочка. Закончится война – будем думать о лучших квартирах. А теперь – я с удовольствием пожил бы с Вами вместе. Думал, что там в Алийске и не так уж грязно /все же чище, чем у меня/ и не так уж холодно/ всё ж теплее, чем в Ленинграде в дни его блокады или у Костера в лесу в январе-феврале м-це.
Тамарочка, живи на месте и не смей думать ни о каких поездках куда-то. Мне важно, чтобы Вы были сыты, одеты и в тепле. Я понимаю, все это относительно, но ты же не забыла Ленинграда.
Очень доволен за ребяток. Они одеты по-зимнему и сыты. Это меня успокаивает. Вы с бабушкой у меня – золото.
Тамарочка, ты обижаешься, что мало сообщаю о себе и вообще редко пишу. Знаешь, дорогая, как приходится крутиться. А теперь этот Иванщищов [….]. Сколько неприятностей он приносил и продолжает причинять мне. Из-за него потеряно много сил, энергии и ещё многое чего. О Вас помню всегда, мои дорогие. По тебе, Тамарочка, соскучился, знаешь, как соскучился. Как хотелось бы почувствовать тебя близко, услышать тёплые ласковые слова. С тобой, с ребятами – самые красивые минуты жизни.
Вспоминаешь теперь и ругаешь себя, - почему раньше иногда пустяками огорчали жизни. Ведь просто не знали цели её. О себе мало пишу? Тамарочка, ну что писать о себе. Постарел, это заметно даже для самого. Похудел, но это меня не беспокоит. Питаюсь хорошо, одеваюсь, как и вообще офицеры – тоже хорошо. Особенно хорошо нас одели к зиме. Тёплые [...] шаровары, ватные куртки, валенки, полушубки и проч. Много работы, но это же – обычно, много опасностей, - но это же фронт. К грохоту орудий, к треску пулемётов привыкли, как к обычному явлению. Вот и теперь слышны громовые раскаты огневых [...] артиллерий. Снаряды рвутся недалеко, содрогается наша ходуна. И всё это – обычно. Это не мешает нам в отведенное время спокойно и крепко засыпать. Тамарочка, мне приятно, когда ты сообщаешь о своих чувствах и настроениях. Только не нужно, родная, так глубоко огорчаться. И я так, как и ты живу надеждами на недалёкое будущее.
Пиши, Тамарочка, о себе, о ребятках, о бабушке. О бабушке ты пишешь мало, я в этом письме особо её обнимаю и целую [….]Целую тебя, мой любимый друг. Всех Вас обнимаю и целую. Крепко, крепко. 3.02.44 г. Яша»

Письмо сыну, наверно в 1945 году:

„Дорогой Вовок! Сегодня получил твои каракулею, занимательно. Ты молодец, что научился читать, писать, кататься на лыжах и на коньках. В следующем году пойдёшь в школу. К этому времени я буду дома, а теперь надо заканчивать войну. 
Будь хорошим мальчиком, слушай бабушку, маму, не обижай Юроке. Просишь, чтобы я тебе прислал рисуночки. Посылаю, видишь, как я научился рисовать. Хорошо? Ну, мой родной, - будь здоров. Крепко целую. Твой Папа».